Гордон Б.Г. Вспоминая В.Е. Дорощука

          Прилагаемый текст был написан для книги воспоминаний, приуроченной к столетию со дня рождения В.Е. Дорощука. Он стал основой доклада на расширенном заседании НТС ОАО «ВТИ» 19.01.2016 г., посвящённом этой дате. Тираж книги невелик, всего 120 экземпляров, много меньше тех, кто с уважением вспоминает В.Е. Дорощука в разных уголках нашей Земли. Но теперь, когда книга опубликована, а  конференция состоялась, можно распространить и несколько развить эти воспоминания.

            Они были размещены на сайте «Проатом», и теперь я направляю их на сайт Ядерного общества, полагая, что состав читателей этих сайтов различен.

Б.Г. Гордон – доктор технических наук, профессор,

Заслуженный деятель науки РФ.

          Вспоминая В.Е. Дорощука

 «Воспоминания – это рай…»

  Данте
 

            Каждый человек умирает дважды: первый раз, – уходя из жизни, второй, – исчезая из людской памяти. Вторую смерть трудно зафиксировать, так как остаются воспоминания, слухи, а если дела человека влияли на судьбы других людей, то рождаются мифы и легенды. Собственно таков механизм возникновения богов и героев в исторической дали, и некоторые смертные при жизни обрастают легендами.

            Вспоминают, как правило, люди более молодые. Даже такие «матёрые человечища», какими нам кажутся А.М. Букринский, А.И. Леонтьев, Г.Г. Ольховский, вспоминают В.Е. Дорощука с нижних ступенек возраста и опыта. Что уж говорить о Б.И. Нигматулине или обо мне, отстающих от В.Е. на целое поколение. Так что всё сказанное далее – не более, чем попытка задним числом  воспроизвести оставшиеся впечатления. 

            Любые воспоминания субъективны и ограничены, даже собранные вместе они не дают картину личности, а остаются отдельными мазками и домыслами. Забудутся все в своё время: Соломон и Христос, Шекспир и Эйнштейн. Всё «вечности жерлом пожрётся», но воспоминания позволяют на мгновение вернуться на 40-45 лет назад и не меньше говорят об авторах, чем о субъекте воспоминаний.

Роль В.Е. Дорощука в моей собственной судьбе

            Впервые фамилию В.Е. я услышал году в 1966, работая в ИВТАНе в качестве студента МЭИ. Одна сотрудница похвасталась, что отзыв на её статью написал «сам Дорощук». И на мой вопрос ответила: «Главный инженер ВТИ». Так я впервые узнал о существовании института, в котором впоследствии проработал важнейшие 17 лет своей профессиональной жизни. Интересно, что Б.И. Нигматулин вспоминал, что впервые услышал о ВТИ также, будучи студентом МВТУ. Это дополнительные свидетельства того значения, которое имел ВТИ в годы «правления» В.Е. Дорощука.

            Я поступил в аспирантуру ВТИ в 1970 году, когда В.Е, ещё не стал директором, и был переведён из ВТИ в НТЦ (Научно-технический центр по безопасности в атомной энергетике, ныне – по ядерной и радиационной безопасности, НТЦ ЯРБ) в 1987 году, когда он уже скончался. За годы работы в ВТИ я защитил кандидатскую диссертацию и подготовил основной материал для докторской, которую защитил уже в НТЦ. Между директором и научным сотрудником крупного института существует огромная возрастная и душевная дистанция, поэтому мои воспоминания о В.Е. Дорощуке касаются только отдельных сторон его деятельности, какой она представляется мне сегодня.

            Большую роль сыграл он в моей личной научной судьбе. В 1975 году я написал кандидатскую диссертацию и дал прочитать её пяти авторитетным для меня учёным. Четверо дали положительное заключение, один из них, профессор М.Е. Дейч, согласился оппонировать ей, но А.М. Букринский сказал, что диссертация слаба, материала не достаточно и надо проводить работы ещё. К его мнению я относился, да и сейчас отношусь, с большим пиететом, поэтому в качестве арбитра мог выступить только кто-то, ещё более авторитетный. Лучше всего для этого подходил В.Е. Дорощук тем более, что он был председателем диссертационного совета ВТИ, на котором мне предстояло защищаться.

            Я собрал в кулак всю свою предприимчивость, записался к нему на приём, и он согласился просмотреть диссертацию. Через пару недель он дал вполне положительный отзыв, и я начал готовиться к защите, которая впоследствии завершилась голосованием со счётом 17 – 0. Так что я считаю В.Е. повивальной бабкой моей учёной степени. И в этом я не был одинок: в научной судьбе многих коллег он сыграл важную роль благожелательного учителя.

            Впоследствии я был директором НТЦ ЯРБ в 1994 – 2010 годах. Это была другая страна, другие время и условия, но мне хотелось по возможности воссоздать в нашем институте  тот климат ВТИ, который сам высоко ценил и который считал весьма полезным для научной деятельности. Надеюсь, что отчасти мне это удалось, во всяком случае, я очень старался.

Учитель и демиург

            В.Е. играл огромную роль в воспитании и становлении молодых учёных ВТИ, которую сотрудники моего поколения и круга уже тогда весьма ценили. Каждые полгода аспирант или соискатель вместе с научным руководителем представал перед специальной комиссией под его руководством, на которой подробно разбирался ход выполнения научной работы и ликвидировались препятствия к её завершению. Любая экспериментальная работа концентрирует усилия многих специалистов, и комиссия помогала объединить их. Это была важнейшая традиция, и мы заранее готовились к таким встречам с директором. На них можно было существенно ускорить проектирование и сооружение экспериментальных установок, получение  или изготовление необходимого оборудования и организовать оперативную помощь в продвижении работы. Но и В.Е., по-видимому, также готовился к таким мероприятиям, так как при всей его занятости никому не передоверял руководство этими совещаниями и не переносил их.

            Аспиранты никогда не укладывались в установленные сроки, среднее время подготовки диссертации в ВТИ составляло около 10-и лет, но это были всегда высококачественные работы тесно связанные с энергетической практикой. Неслучайно все решения  диссертационного совета ВТИ без исключения утверждались ВАКом.

            Много позже я участвовал в этих комиссиях уже в качестве научного руководителя своих сотрудников и поражался широкой эрудиции В.Е.  Научные работы аспирантов ВТИ проводились в тепловой и атомной энергетике, для паровых котлов и турбин, ядерных реакторов, по теплофизике, химии, прочности и другим наукам. И при обсуждении всех этих разнообразных работ В.Е. высказывал глубокие знания по каждому направлению, обсуждая их на равных с аспирантами и их руководителями, погружёнными именно в данную, конкретную тематику.

            Впоследствии по жизни я встречался с разными специалистами: министрами и академиками, директорами научных институтов и производственных предприятий. Принадлежность к атомному надзору существенно облегчала контакты. Каждый учёный является специалистом в весьма узкой области и с разной степенью глубины знаком со смежными научными дисциплинами. Так вот В.Е. накопил огромный запас знаний по различным направлениям энергетики, который позволял ему руководить таким политематическим институтом, как ВТИ.          

            От директора многое зависит и, прежде всего, та неуловимая атмосфера взаимоотношений между сотрудниками, которая ощущается интуитивно и весьма субъективно. Её трудно описать точно, можно только установить отдельные черты. Существовала профессиональная преемственность при проведении и оформлении результатов научных работ. Отчёты о НИР содержали весь материал проведённых исследований с той степенью подробности и в таком объёме, чтобы их можно было воспроизвести и воспользоваться ними в разных целях. Эти отчёты непременно оппонировались на научно-технических советах отделений и тщательно обсуждались с привлечением специалистов смежных подразделений. Руководство ВТИ тщательно отслеживало соблюдение этих процедур. При этом можно было обратиться к любому специалисту даже из другого отдела и получить исчерпывающую консультацию по интересующей проблеме. 

            Личные референтные группы зачастую пересекались, и, казалось, любая задача может быть решена с благожелательной помощью коллег. Из этого создавалось впечатление высокого профессионализма научного коллектива ВТИ. В таких обсуждениях особенно важными были оценки системы измерений, методов их обобщения, расчётов погрешностей, методик расчёта и т.п. Приводились примеры других работ, вовлекался опыт предыдущих исследований, расширялась база знаний. Большую роль играли старые профессора – хранители опыта и блюстители традиций, консерватизм которых обеспечивал стабильность и преемственность научного процесса.

            Разумеется, бывали конфликты, соперничество, конкуренция, но взаимоотношения, в целом, строились на базе сотрудничества и кооперации между людьми, группами, лабораториями. Если для научной работы было необходимо привлечение конструкторов, слесарей, монтажников, то существовали отлаженные процедуры организации работ. Конечно, каждый соблюдал свои интересы, но в те годы в ВТИ окружающие были более склонны помочь, чем вставлять палки в колёса. Превалировал дух доброжелательства и взаимопомощи, источником которого, бесспорно, была личность директора. Это касалось и таких вспомогательных отделов, как плановый, кадровый, бухгалтерия и даже таких органов, как партком, местком и т.п.

            Не хотелось бы рисовать излишне сусальную картину.  ВТИ сохранял все качества НИИ советских времён. Как и у всякого человека у В.Е. были недостатки, время накладывало свой отпечаток. Были весьма невнятные кадровые решения, непонятные действия. Помнится странный приказ о ежедневном планировании работы научных сотрудников: требовалось составлять планы на неделю, месяц, квартал. Потом их исполнение контролировалось. Справедливости ради надо сказать, что долго это не продержалось.

            Власть в институте исходила из «ближнего круга», в который входили секретарь парткома и несколько приближённых. Существовал более широкий «дальний круг», состоявший из начальников различного ранга, толкавшихся за приближение  к руководству. Но секретарь парткома пахла французскими духами, изредка произносила пламенные речи и вполне вписывалась в интеллигентские аллюзии о Сцилле и Харибде. Все держали нос по ветру, направление которого, как во всякой тоталитарной структуре,  устанавливалось с самого верха.     

            Таким причудливым образом сохранялась и продолжалась теплофизическая школа ВТИ, передавались и приумножались знания, традиции, процедуры. Опытные профессора охотно консультировали молодых учёных, участвовали в рецензировании и обсуждении их работ. Да и сравнительно молодые люди моего возраста весьма критически относились к своим работам и друг к другу, выстраивая неформальную табель о рангах самих себя, начальников и  профессоров ВТИ.

            Уже работая в НТЦ ЯРБ, я попытался обобщить воспринятые мной представления о требованиях к диссертациям, которые неявно исповедовались в школе ВТИ. Так как они могут быть полезны молодым читателям, то на рис. 1 схематично перечислены  основные компоненты докторской диссертации. Кандидатская  должна была содержать минимум две из первых четырёх.

            Этот период в стране получил наименование махрового застоя, но ВТИ в период директорства В.Е. Дорощука, очевидно, находился в расцвете. В состав института входило четыре филиала в разных концах страны, две экспериментальные электростанции, при В.Е. было построено 10-и этажное здание, была создана и функционировала уникальная экспериментальная база, почти каждый месяц защищались диссертации, и в ведомствах институт и его директор пользовались непререкаемым авторитетом.

            Да и во внерабочее время жизнь била ключом: регулярно проводились различные мероприятия, встречи с артистами, поэтами, музыкантами. Э. Климов и Н. Михалков привозили только что законченные фильмы. М. Козаков проверял на публике свою программу чтения стихов, среди авторов которой были Б. Пастернак, О. Мандельштам, И. Бродский. Н. Эйдельман регулярно представлял свои новые книги. Проявлялись разнообразные формы самодеятельности: у старшего поколения варил «Котелок», для более молодых устраивались дискотеки. Летом работал клуб воднолыжного спорта, организовывались экскурсии и по Москве, и по стране и т.п. Всё это инспирировалось и организовывалось снизу, но одобрялось и поддерживалось дирекцией.

            Надо сказать, что уже тогда мы вполне отдавали себе отчёт в особенностях нашей жизни, были благодарны руководству института и называли ВТИ оазисом имени В.Е. Дорощука.

            Живые существа, как правило, переживают периоды расцвета, увядания и гибели. Судьба и живучесть рукотворных объектов зависят от энергии, затрачиваемой на их поддержку. Второй закон термодинамики можно формулировать в таком виде: если ничего не делать, то само собой всё только разрушается. Энергии директора и его окружения хватило на его век. Но времена проходят, менялись страна, обстоятельства, люди, есть время собирать камни и время разбрасывать их…

            Я не знаю судьбу уральского и сибирского филиалов ВТИ, по слухам они не функционируют. Зуевская экспериментальная ГРЭС разграблена и разрушена. Боюсь, что такая же судьба постигла южный филиал в Горловке, которая сейчас стала чуть ли не прифронтовым городом. Минский филиал ВТИ превратился в проектный исследовательский институт, и ещё десять лет назад наш НТЦ помогал ему искать своё место в создаваемой атомной энергетике Белоруссии.

            Но уже за пределами жизни В.Е. после чернобыльской аварии от ВТИ отпочковался институт научной поддержки регулирования безопасности при использовании атомной энергии. То есть сил, средств, ресурсов и т.п. хватило на рождение сначала в СССР, а потом и в России нового научного направления, лидером которого стал наш НТЦ ЯРБ. Потом в силу иных причин уже от НТЦ отделился институт научной поддержки регулирования промышленной безопасности, как показано на рис. 2.  Оба института в настоящее время работают на федеральную службу по экологическому, технологическому и атомному надзору, где уже мало кто помнит историю и происхождение этой весьма специфической, но важной сферы научной работы.

Развитие атомной тематики

            Человек сотворён Всевышним и может только безуспешно гадать о цели и смысле своей жизни. У него же нет возможности, задав Творцу прямой вопрос, получить на него внятный ответ. Зато всё, созданное человеком, имеет вполне понятную и легко объясняемую цель. Так, например, в 1921 году был организован ВТИ (как бы сейчас сказали) для научной поддержки плана ГОЭЛРО. А далее институт обеспечивал исполнение принятых планов. Под необходимые цели выделялись достаточные средства, а в науке каждое достижение открывает новые горизонты.

            Исходя из своего сегодняшнего жизненного опыта, попробую изложить понимание тогдашних событий, сопутствовавших и препятствовавших развитию атомной тематики в ВТИ.      На рис.  3 можно видеть, сколько отходов и выбросов, в том числе и радиоактивных, образуется при работе энергоблока угольной ТЭС мощностью всего 1 ГВт. Разумеется, атомная энергетика при своём возникновении казалась более чистой, современной и перспективной. Успехи советской науки в освоении атомной энергии казались очевидными и всячески пропагандировались, работать в ней было престижно и интересно. Из уст самого И.В. Курчатова звучала мысль, что мы приручили атомную энергию и теперь надо использовать её в мирных целях. Во всяком случае, в круге близких мне коллег эта иллюзия разделялась всеми.

            Насколько я могу судить, к началу 1970-х годов у ВТИ в тепловой энергетике было несколько направлений практического использования: манёвренность, автоматизация, обоснование повышения срока эксплуатации оборудования, негорючее масло, шариковая очистка и т.д. И два отделения ядерно-физическое (ЯФО) и атомное (ОАЭС) искали своё место в атомной энергетике, постепенно вовлекая в атомную тематику другие подразделения.

            В них активно проводились исследования по широкому спектру актуальных проблем. В ЯФО были авторитетные группы специалистов по радиационной защите, радиационному охрупчиванию корпусов реакторов, нейтронно-физическим расчётам активных зон и т.п. В ОАЭС изучали процессы в системах локализации, рассчитывали различные аварийные режимы, внутриреакторные процессы и т.д. А в других отделах проводились металловедческие исследования оборудования АС, изучались термодинамические свойства перспективных теплоносителей, химические процессы в контурах АС, хранилищах ОЯТ и РАО, системы автоматизации процессов на АС и т.п.

              Со временем сооружение и эксплуатация объектов атомной энергетики были поручены Минэнерго, у работников которого было разное отношение к атомной сфере.  В.Е. был одним из активных сторонников этого направления и много сделал для организации в ВТИ актуальных исследований для атомной энергетики.

            Но ВТИ подчинялся Научно-техническому управлению, проектные институты Минэнерго (типа ТЭПа, потом АЭПа) управлялись проектным главком, а ещё существовало Главатомэнерго, отвечавшее за  сооружение и эксплуатацию атомных станций. Именно этот главк, нуждаясь в научной поддержке, создавал для неё специальный институт, известный ныне как ВНИИАЭС. При этом речь шла также и о том, чтобы разместить ВНИИАЭС в недавно выстроенном здании ВТИ.

              Разумеется, В.Е. Дорощук активно выступал против создания такого института, используя все доступные ему рычаги. Ещё при жизни В.Е. среди удалённых от него по статусу и возрасту работников по ВТИ ходили легенды, что он звонил по телефону Н.А. Косыгину в период создания в Минэнерго нового института. Н.А. Косыгин был тогда вторым человеком в государстве – председателем Совета Министров, а В.Е. – всего лишь директором одного из многочисленных НИИ. По-видимому, он пользовался определённым авторитетом в аппарате правительства, имел необходимые связи, иначе его бы просто не соединили с премьером.

            В таблице представлен мой вполне субъективный взгляд на периодизацию развития атомной отрасли. Время руководства В.Е. как раз относится ко второму этапу.          Насколько я понимаю сейчас тогдашнюю ситуацию, он предлагал объединить  научную поддержку проектирования и эксплуатации в едином институте ВТИ, и, казалось, для этого были все условия. Шло активное проектирование АС, и ежегодно вводились в эксплуатацию новые энергоблоки. Но чиновники министерства в этом не были заинтересованы. В большинстве своём работники Главатомэнерго были выходцы из Средмаша, сохраняли тесные связи с его сотрудниками и объективно были привержены корпоративной этике, возделывая свою поляну. Проектанты Минэнерго смотрели в рот институтам генерального конструктора Средмаша, которым было выгоднее участвовать в формировании нового института, чем иметь дело со сложившимся сильным и самостоятельным ВТИ.

            Надо сказать, что эти институты (ОКБ «Гидропресс», НИКИЭТ, ОКБМ) в сфере мирного использования атомной энергии были и остаются монополистами в конструировании своих типов реакторов. Таким монополистом мог бы стать ВТИ, обеспечивая комплексную научную поддержку проектирования и последующей эксплуатации 2-го контура ВВЭР и систем безопасности ВВЭР и РБМК. В вертикально ориентированной экономике сохраняются и процветают тоталитарные структуры.

            Но такое решение затрагивало интересы разных главков Минэнерго, где многие считали, что основная область деятельности ВТИ не должна касаться ядерного оборудования. Однако в ВТИ и ЦКТИ проводились независимые исследования процессов в оборудовании 1-го контура ВВЭР и КМПЦ РБМК. Эта сфера всегда  являлась майоратом Средмаша, и полученные в разных ведомствах результаты не всегда совпадали. Энерговооружённость и экспериментальная школа позволяли работникам ВТИ проводить исследования при таких параметрах и геометрических размерах, которые зачастую были недоступны организациям Средмаша. Такое положение дел не всем нравилось, и вместо научного сотрудничества иногда возникала межведомственная конкуренция.

            ВТИ во времена В.Е. Дорощука был уникальным научным институтом в атомном направлении. В нём проводились комплексные исследования процессов всего оборудования АС от ядерных реакторов до турбин и брызгальных бассейнов. Подобных институтов в отечественной энергетике не было ни тогда, ни сейчас. Вот он и оказался не востребован ни Средмашем, ни Минэнерго: так как его нельзя было поглотить, он был обречён так или иначе распасться.

            Последствия этих событий сохраняют своё значение поныне. Московский АЭП до сих пор не имеет собственной специализированной научной поддержки проектирования. Опыт создания НИСа в конце 1980-х на базе группы специалистов ВТИ оказался неудачным: в этот период как раз проектирование почти не велось. Питерский АЭП вёл ограниченные научные исследования на базах ЦКТИ и НИТИ, а сейчас вообще растворился во ВНИПИЭТе. И все проектные институты Росатома ныне объединены в монопольную структуру, не имеющую прямого научного обеспечения. В общем, получилось то, что получилось, хотя отдельные работы ВТИ были восприняты отраслью, реализованы в проектах АС и значение их невозможно переоценить: барботажно-вакуумная система локализации продуктов аварий для В-213, система парового компенсатора давления ВВЭР, спринклерная система и т.д.

            Оценивая сейчас конъюнктуру и варианты тематики ВТИ, кажется, что ВТИ, действительно, не следовало бы развивать исследования в сфере ответственности Средмаша: 1-й контур ВВЭР, КМПЦ РБМК и т.п.   Ограничься ВТИ тогда 2-м контуром, турбинным залом, системами локализации,  – он был бы востребован проектантами, пусконаладочными организациями, да и конструкторами Средмаша в той мере, которая соответствовала его опыту и авторитету в тепловой энергетике. Во всяком случае, востребованные до сих пор достижения ВТИ касаются как раз систем локализации. Но учёным трудно ставить рамки, да и сам В.Е. проводил актуальные исследования критических потоков в активных зонах ядерных реакторов.

            На рис. 4 представлены этапы развития атомной энергетики, как они видятся сегодня. Конечно, должны были бы произойти аварии на Три-Майл-Айленд, Чернобыле, Фукусиме, чтобы понять какой потенциал предстоит ещё реализовать человечеству в области использования атомной энергии.

            По прошествии 30-и лет трудно судить, насколько прозорлив был В.Е., а насколько его позиция просто совпадала с естественным ходом вещей. Но такое совпадение и есть первое свидетельство мудрости.

Позиция ВТИ по РБМК

            Другим свидетельством может служить длительная, хотя и безуспешная борьба ВТИ против  распространения РБМК в энергетике, предвосхитившая многие послечернобыльские аргументы.

            Многие работники Минэнерго весьма скептически относились к этому типу реактора в силу особенностей его эксплуатации. Говорят, что были целые заседания НТС Минэнерго, посвящённые сооружению РБМК, на которых принимались чёткие отрицательные решения по его распространению в энергетике. И немалую роль в этих советах играли работники ВТИ во главе с его директором. Ядернофизические и теплогидравлические свойства РБМК делали управление ним более трудным по сравнению с ВВЭР, и опытным специалистам-энергетикам он казался более опасным.

            Безопасность АС и сейчас не имеет однозначных количественных показателей, позволяющих сравнивать разные ядерные объекты. На целом ряде отраслевых, академических и межотраслевых НТС, где В.Е. считался весьма авторитетным учёным, он также высказывал отрицательную позицию ВТИ по этому вопросу. Но оппонентами его выступали многие известные  академики Средмаша, прежде всего, А.П. Александров и Н.А. Доллежаль. А в отсутствие количественных доказательств подавляющее значение начинают иметь вненаучные, административные воздействия.

            Упомянутые академики, сотрудники НИКИЭТа и РНЦ «Курчатовский институт» знали об особенностях эксплуатации РБМК, о положительных обратных связях, возможных при определённых режимах, неустойчивости его активной зоны, я думаю, лучше, чем специалисты Минэнерго. Возможность аварии, подобной Чернобыльской, рассматривалась расчётчиками РБМК, но считалась невероятной. Собственно, эта авария и заставила задуматься многих учёных о создании принципиально иных, не конверсионных типах реакторов, которые на рис. 4 представлены как энергетические.

            Конечно, сооружение бескорпусных  реакторов быстрее и дешевле, а аргументы, что нигде в мире подобных реакторов не строят, опровергались адептами РБМК ссылками на канальные CANDU и одноконтурные BWR. Опыт эксплуатации советских промышленных реакторов не был широкодоступен в Минэнерго, как впрочем, и энергоблоков ЛАЭС, находившихся в ведении Средмаша. Секретность всегда наддувает цветные шарики репутаций.

            В гулявших по ВТИ слухах и легендах говорилось, что В.Е. состоял в личной переписке с  заместителем Н.А. Косыгина академиком В.А. Кириллиным – влиятельным не только в правительстве, но и в Академии Наук, где был вице-президентом. Письма касались опасностей распространения РБМК в энергетике. Рассказывали, что он публично выступал по этому поводу в присутствии Н.А. Косыгина на совещаниях против мнений руководителей Минэнерго, в ведении которого был ВТИ, включая самого министра П.С. Непорожнего.

             Но В.А. Кириллин был локомотивом направления МГД-генераторов, а В.Е. был противником этих аппаратов, справедливо полагая их ещё не пригодными для внедрения в практическую энергетику. Мнение ВТИ об опасности РБМК не было рассмотрено широким кругом специалистов, и возобладала точка зрения  Средмаша. РБМК начали строить сразу на пяти площадках, и только чернобыльская авария остановила этот процесс.

            Много позже я слышал, что В.Е. вызывали к какому-то райкомовскому функционеру  среднего звена, который потребовал от него перестать «писать и ходить» по этому поводу, угрожая снятием с работы. Такие случаи вполне вписывались в советские обычаи.

            Победи тогда позиция В.Е., может быть, не было бы Чернобыля. Известно, что история не имеет сослагательного наклонения, и никто достоверно не опишет, как выглядели бы отечественная и мировая атомная энергетика, если бы не произошла Чернобыльская авария. Да и что б представляла собой Россия, на судьбу которой эта авария также оказала существенное влияние? Финансовые средства, пошедшие на ликвидацию аварийных последствий, существенно превысили выручку от эксплуатации всех советских АС.

            Во всяком случае, последствия этой аварии разрушили всё, что сделал В.Е. для развития научной базы атомной энергетики в ВТИ. Уже после его кончины постановлением Совета Министров СССР был создан наш институт на базе специалистов ВТИ, занимавшихся атомной тематикой. Большая их часть перешла в НТЦ ЯРБ, часть ушла в АЭП, часть осталась в ВТИ и, насколько я знаю, ВТИ до сих пор выполняет отдельные работы для атомной отрасли.

           На рис. 5 приведены высказывания крупнейших отечественных специалистов-атомщиков, в которых сквозит открытый скептицизм по отношению к существующей атомной энергетике. Интересно, что большинство из этих цитат относится к послечернобыльским временам. Но в этих словах содержится и ясное понимание будущего атомной энергетики.

            Время показало, что позиция ВТИ по этому вопросу, которую представлял и активно проводил В.Е., была верной и оказалась, с моей нынешней точки зрения, частным случаем более общего взгляда на развитие атомной энергетики, исходящего из её безопасности.

Заключение

            Я думаю, многие испытывали тяжесть ответственности за правоту. Когда ты точно знаешь, как надо и что не надо делать, но нет способов и средств, передать это знание другим. Такое состояние чревато стрессами и депрессиями.

            Международная комиссия ведущих врачей-радиологов ООН через 20 лет  после Чернобыльской аварии установила, что в результате аварии достоверно погибло 59 человек. Но авария стала одной из косвенных причин многих смертей, не вошедших в это число.

            В.Е. Дорощук ушёл с поста директора ВТИ за год до аварии, в 1985 году. Тем не менее, его включили в состав государственной комиссии по установлению причин аварии. Он принимал близко к сердцу всё случившееся и умер летом 1986 года, может быть, вследствие, но явно после катастрофы. 

            Существует традиция Ветхого Завета, по которой главным событием в жизни человека является не его рождение, а смерть, после которой можно подводить итоги. Но одного без другого не бывает, и 30 лет, прошедшие после кончины В.Е. Дорощука, только подчеркнули, сколько важных и славных дел было сделано им при жизни. Время его руководства вполне может называться золотым периодом ВТИ.

            Мы живём в изменяющемся мире, но время индивидуальной жизни столь мало по сравнению с постоянными времени цивилизации (ноо) и планеты (сферы), что эти изменения сложно зафиксировать. То есть скорости изменения качеств человека и ноосферы не соизмеримы, впрочем, как и скорости изменения свойств разума и окружающей его материи. Поэтому одни пророчат глобальное потепление, другие – ледниковый период, одни предрекают исчерпание углеводородов, другие указывают на огромные их запасы, одни считают, что страна распадается, другие видят следы нарождающегося расцвета. Для верификации всех этих мнений нужно сохранять память о ключевых событиях и людях, к числу которых, по моему мнению, относится и В.Е. Дорощук.